Так случилось, что, когда моей дочери было 3 года, я развелась с мужем.
Он не пил, не курил, за дамами не ухаживал, но жить стало с ним очень трудно. Мы прожили вместе 8 лет очень дружно: учились, работали, просвещались, читали, ходили в элитарный киноклуб, театры. Моя мама отчасти финансировала нашу беззаботную жизнь, и вот появляется ребёнок. Жизнь резко меняется, моя дочь становится главным человеком, о котором надо заботиться, её папа этого не понимает, печалится, что мы «влипли в эту историю», надувается, обижается, неделями со мной не разговаривает, в общем типичная дурацкая семейная история. В конце концов, он переехал жить к родителям, а я в своё родовое гнездо, на Кропоткинскую.
Там все были несказанно рады не столько мне, сколько появлению в их жизни моей дочери. Вокруг неё порхала вся моя родня: мама и тётя, брат, двоюродная сестра. Каждый хотел её чему-нибудь научить, что-то интересное рассказать. Ребёнка пичкали французским, музыкой, фигурным катанием, чтением художественной литературы. Как ни странно, ей все это очень нравилось, и она с радостью просвещалась.
После детского сада, который находился напротив музея изобразительных искусств на Волхонке, моя мама с ней шла в музей, их даже пропускали с «чёрного» хода на все вернисажи, как постоянных посетителей. Таким образом к 7 годам она довольно свободно говорила по-французски, имела третий юношеский разряд по фигурному катанию, свободно читала, считала, а, главное, уже проявились её способности к рисованию и её работы даже были выставлены детским садом на конкурс детского рисунка.
Быт и занятия у нас были налажены, но, увы, надо поступать в школу. Недалеко от нас на Кропоткинской была одна их первых английских школ. Говорили, что там хорошо по традиции учат, но в эту школу трудно попасть, так как она считается престижной, и много известных людей отдают туда своих детей и внуков. Несмотря на все эти неутешительные сведения, мы пошли с дочкой на экзамен в эту школу. Там уже была толпа, пришли целые семьи, сопровождающие детей, дедушки с орденами на лацканах пиджаков, родители, как правило, ищущие знакомых учителей, держащие какие-то таинственные свёртки, в общем суета, среди которой дети были не видны. Я стояла, прислонившись к стене, необыкновенно спокойная и гордая. «Как это приятно, – думала я, – что Наташа так хорошо подготовлена, и можно идти прямым путём, не ища связей и окольных дорог».
Моя дочка очень весёлая выбежал из класса, где её экзаменовали, рассказала, что прочитала текст, сложила, вычла несколько цифр, а, главное, ответила на вопрос, что такое «рано», сказав, что это понятие относительное, например 8 утра для неё рано, а для мамы поздно. В общем, у нас все здорово, мы с ней пошли в кафе-мороженое на Арбате, и отметили её успех.
Через три дня я пришла в школу и не увидела Наташу в списке поступивших, я решила, что это ошибка, пошла к завучу, которая мне сказала, что никакой ошибки нет, так как девочка не умеет ни читать, ни считать, не знает ни одно стихотворение и не ответила ни на один вопрос, в доказательство она мне показала лист с фамилией моей дочери, на котором стояли одни нули. Я поняла, что возражать бессмысленно, и в первый раз в жизни шла по своей любимой Кропоткинской домой, обливаясь слезами. В моей жизни были всякие сложные неприятные моменты, но никогда меня так не ранила несправедливость, как в этот раз, наверное, потому, что это касалось моего обожаемого ребёнка, я не знала, как ей сказать и объяснить по какой причине её не приняли.
Вдруг меня кто-то окликнул, это была соседка по дому, которая была очень удивлена и испугана, увидев меня в таком виде. Я ей все объяснила. Как ни странно, она громко засмеялась. «Да брось, Наташа, не переживай. Мне продавщицы из овощного магазина рассказывали, что их замучили учителя из этой школы, все ждут, когда подрастут их дети и они их примут и, соответственно, будут получать весь дефицит. Вот такая там публика». Почему-то этот рассказ меня утешил.
Через два дня был вступительный экзамен во французскую школу, которая тоже была недалеко от дома, туда её приняли и ещё долго меня благодарили, что я именно к ним привела так хорошо подготовленного к школе ребёнка.
Меня удивляет, когда я слышу, что при Советской власти было хорошо, если за килограмм бананов Учитель мог обидеть ребёнка. Но все равно, я утверждаю, что лучше всего прямой путь.