Недавно было много передач, посвящённых Роману Козаку в связи с его 60-летием, до которого он не дожил.
Говорили всякие замечательные слова, показывали отрывки из спектаклей, в которых он выступал иногда как актёр, а иногда как режиссёр.
Мне хочется тоже поделиться воспоминаниями об этом необыкновенно талантливом человеке, который полностью изменил два года моей жизни, да и не только моей.
Начну издалека.
Наша семья жила на Кропоткинской. Мой папа был членом Дома Учёных, который находился через три дома от нашего и располагался в старом московском особняке, которым одно время владел брат знаменитого Архарова, после славного правления которого, в Москве всех бандитов и воров стали называть архаровцами. После революции к этому особняку было приделано здание, в котором расположились зрительный зал, библиотека, служебные помещения. В детстве все свободное время я проводила там, занимаясь практически во всех кружках. Я была штатным ребёнком, приветствующим всех детских писателей, приезжающих пообщаться с детьми учёных. Зав. Детским клубом всегда выдвигала меня, так как считала и, кстати, правильно, что я говорю от души. Я действительно очень любила Чуковского, Маршака, правда однажды я отказалась от своей роли, к нам приехал Михалков, а мне не нравились его стихи, дядя Степа мне представлялся несчастнейшим человеком, и просто уродом, так что искренне говорить я не могла, а это было основным моим козырем.
Мой брат, которого нельзя было уговорить ходить хотя бы в один кружок в ту пору, нарисовал на меня карикатуру: девочка с длинным носом и вытаращенными испуганными глазами, а под ней подпись: «Хочу все знать!».
Я очень любила Дом Учёных, может быть отчасти потому, что в нем был стиль старой московской жизни, о которой я много слышала от бабушки: на стенах картины, огромное стекло, разделяющее столовую, голубая гостиная, белый зал, одни названия вызывали у меня тёплые чувства. Кроме этого там, в основном, люди говорили тихими приятными голосами, что составляло контраст со звуками, доносившимися из кухни нашей коммунальной квартиры.
Прошли годы, я уже не ходила в Дом Учёных, папы не стало, следовательно, я уже не имела право на эту роскошь. Когда у меня появилась дочь, и она подросла, я, вспомнив, как мне было хорошо в Доме Учёных и, желая, чтобы и она испытала те же счастливые чувства, решила стать его членом, тем более, что уже в это время была кандидатом наук, имела много научных работ. И вот я опять оказалась в доме, который мне с детства был родным. Меня встретили не очень дружелюбно, направили к какой-то даме, явно чувствующей себя весьма значительной фигурой. Несмотря на мой монолог, посвящённый тому, что мои дедушка и папа были членами Дома Учёных, и, что я вроде бы тоже учёный и что все моё детство связано с этим домом, мне было сказано, что все это не имеет никакого значения, и направили в секцию физики, где я должна «хорошо себя проявить», тогда, получив рекомендацию секретаря секции, я смогу претендовать на членство.
Через два дня я пришла в секцию и поняла всю безнадёжность моего положения, так как увидела секретаршу, утопающую в цветах, окружённую поклонниками, т.е. молодыми людьми, пытающимися проникнуть в Дом. На меня эта барышня равнодушно посмотрела и сказала, что я должна клеить какие-то конверты и их рассылать, а также делать доклады, но не чаще, чем один раз в год. Когда я поинтересовалась, через сколько лет я смогу стать членом Дома Учёных, она сказала, что возможно лет через пять. Я оставила эту, как оказалось, абсурдную затею на несколько лет.
Через 2 года моя подруга, детская писательница, написала пьесу для взрослых. Ей очень хотелось увидеть её на сцене, но, увы, ни один театр её не брал. Тогда я предложила показать пьесу руководителю драмкружка Дома Учёных, тем более, что герои пьесы научные работники. Моя идея была принята на ура, и вот я опять пришла в Дом Учёных, меня поразили изменения произошедшие в нем, вместо старых живописных работ, висели жуткие работы нового директора, слишком много зеркал, какие-то дешёвые украшения, но мне объяснили, что именно этот директор сохранил Дом, когда он разваливался, и в нем хотели организовать нечто коммерческое, и поэтому все терпят его маленькую слабость, а именно твёрдое убеждение, что он художник. Правда кое-какие картины прежнего времени я там нашла, и все равно это было счастье подняться по старой лестнице, увидеть отремонтированный белый зал, к сожалению, голубая гостиная, согласно современным вкусам, стала золотой, но все равно мне там опять было хорошо. Я предполагала, что в драмкружке я найду много одиноких тоскующих женщин и парочку страшненьких неудовлетворённых жизнью мужчин. Однако, войдя в комнату, где репетировали, я увидела много молодых вполне приятного вида мужчин и только трёх весьма немолодых женщин. Это было удивительно. Руководил кружком режиссёр из Малого театра, благообразный господин, который сразу же отказался от моего предложения, так как «пьеса для двоих и должны быть хорошие актёры, а здесь самодеятельность, так что, увы. Однако, – продолжал он, – не хотите ли Вы поступить к нам в кружок, я был бы рад, если бы Вы согласились». Я ответила, что мне очень польстило его предложение, но я не могу, так как очень занята, много работаю и т.д. Я шла по коридору, огорчённая неудачей, представляя, как расстроится моя подруга и как героически она это примет, но тут я услышала за собой шаги. Меня догнала одна из участниц драмкружка и сказала, что я напрасно отказалась, так как, сыграв только в одной пьесе, я смогу стать членом Дома Учёных. Я сразу вспомнила Свифта и образы учёных в «Приключениях Гулливера».
Дочь моя была ещё ребёнком, и моё членство оставалось актуальным, к тому же у меня было артистическое прошлое, в драмкружке детского клуба я играла принцессу в «Двенадцати месяцах» и имела второе место по художественному чтению по Москве, когда мне было 10 лет.
Начались репетиции пьесы Л. Зорина. Мне дали роль профорга, для меня сложную, я никогда не была начальником в общественных организациях, и только недавно узнала, что это не профсоюзный орган, а профсоюзный организатор. Репетиции мне не доставляли никакого удовольствия, так как помимо довольно убогого текста, который я должна была выучить, наш руководитель оказался фрейдистом, и все действия героев пьесы объяснял их сексуальными устремлениями. Все это было довольно глупо и утомительно, но вот спектакль, я играю роль нахальной советской деятельницы, как сказали добрые знакомые, весьма убедительно.
Занавес падает, нам хлопают. На следующий день я пишу заявление с просьбой меня принять в члены дома, через две недели я член Дома Учёных!
Как ни странно, моя актёрская жизнь продолжилась. Я уже собиралась под благовидным предлогом покинуть кружок, но на следующий год его руководителем стал молодой артист художественного театра, как говорили любимый ученик О. Ефремова, который видимо, решил попробовать себя в режиссуре, правда, имея очень сложный «актёрский» коллектив, который представлял собой наш драмкружок. Это был Роман Козак.
Он предложил нашей довольно «корявенькой» труппе поставить спектакль по повести Ю. Трифонова «Другая жизнь», пьесу он написал сам.
По отрывочным сведениям, которые он каплями выдавал о себе, с юности его тошнило от советской власти, у него были какие-то неприятности, когда он сорвал откуда-то красный флаг. Поэтому выбор повести Трифонова был естественен.
Тем не менее, он уже закончил институт и работал в театре у Ефремова. Видимо, ему хотелось стать режиссёром, так как ему тесно было в рамках актёра, а может быть, просто нужны были деньги, так как у него уже были жена и дочка.
Общение с увлечённым талантливым человеком – это всегда счастье, а здесь мы были ещё соучастниками этого сказочного действия, которое называется рождение спектакля. Это был 1986 год. Начало перестройки, более свободное дыхание в стране, спектакль мы украсили стихами Бунина, которые я с любовью подобрала, разоблачение лживости и убожества нашего сознания, искорёженная жизнь, а могло бы быть все иначе, могла бы быть другая жизнь. Все это было абсолютно мне близко, понятно, перечувствовано. Музыка, освещение спектакля подбирались прекрасными профессионалами, которых пригласил наш режиссёр.
Моё увлечение спектаклем ещё подогревалось тем, что в нем участвовали мой брат, который по моим стопам захотел тоже вступить в члены Дома Учёных и сразу же попал в это интереснейшее для кружка время, и даже моя дочь. Брат получил главную роль, я играла несколько маленьких ролей, а дочка, как положено, играла роль дочки главного героя. Мы дома обсуждали наш спектакль, репетировали, семья жила, увлечённая этим действием, наш режиссёр нас всех очаровал, вдохновил, увлёк. Пожалуй, в этот год мы забросили все наши дела, работу, науку, учёбу и только жили театром, жили действительно другой жизнью. Это было время, когда стали открываться новые театральные студии. Козак был организатором одной из них, и мы смотрели для нас необыкновенно смелые и свежие спектакли, такие как «Эмигранты» по пьесе Мрожека, «Чинзано» по Петрушевской. Все было ново, ошеломляюще и бесконечно интересно.
Постановка спектакля с предлагаемым коллективом участников драмкружка было тяжёлым испытанием для нашего режиссёра, однако, он не раздражался, лишь однажды сказал, что для него стало открытием, что учёные такие тупые. Но мы так им восхищались, так старались, и так были счастливы, когда из зала, где он сидел, глядя на сцену во время репетиции, раздавался смех – ура, попали, наш режиссёр доволен. Его жена, Ира, тоже здорово с нами намучилась, так как по замыслу режиссёра мы должны были петь, это был романс на стихи Ходасевича и эмигрантская песня. Мы очень старались и, как ни странно в итоге вышло неплохо.
Я вспоминаю, как мы идём после репетиции, усталые (днём работа, а вечером театр), не очень ловкие, большинство немолодые, и Козак с женой нас обгоняют, люди другой породы, изящные, ловкие, а, главное, бесконечно молодые.
Мы играли наш спектакль много раз, что чудо для самодеятельного коллектива, были поклонники этого спектакля, которые приходили каждый раз, когда он шёл. Замечательный был финал, когда на диалог главных героев накладывались стихи Бунина «Кануны», так что было понятно, откуда эти печаль и тоска.
Мы даже участвовали в конкурсе спектаклей самодеятельных театров, но получили только второе место, так как нас заподозрили в том, что главного героя играет профессиональный актёр, так вошёл в роль мой брат. Нашим режиссёром был поставлен ещё один спектакль, но было очевидно, что он собирается уходить, репетировала с нами, в основном, его преданная жена. Такого подъёма и воодушевления, как раньше, уже не было.
У меня началась новая научная тема, я перестала ходить на занятия кружка, хотя его руководителем стал тоже вполне симпатичный и умный молодой режиссёр, затем из него ушёл и мой брат.
Однако этот краткий эпизод в жизни и, особенно, встреча с нашим гениальным Козаком – яркое и незабываемое воспоминание.